Виктор Суворов - Контроль [Новое издание, дополненное и переработанное]
Но для того, чтобы аналитик мог совершить подвиг, ему нужно создать условия для работы. Тихий уголок ему так же необходим, как Менделееву — химическая лаборатория. Аналитику никак не обойтись без такого места, в котором его никто бы не отвлекал от размышлений, в котором он мог бы развесить по стенам свои карты и схемы, разложить по столам графики и расчеты. Аналитику не обойтись без трехлитрового кофейника, как Менделееву — без спиртовок, пробирок, реторт и точных весов. Но прежде всего аналитику нужны полочки. Желательно в отдельном помещении. Но у Холованова свободных помещений для Насти нет. Потому и решила Настя обратиться к тому, кто стоит над Холовановым. К Сталину.
Совещание чекистов было собрано по приказу Сталина. Сталин — главный, вернее, единственный зритель этого волнующего действа. Настя напросилась в обеспечение безопасности ради того, чтобы получить возможность задать вопрос Сталину лично.
И вот совещание завершилось. Коридор, по которому Сталин будет уходить, она вычислила заранее. В самом здании — три кольца охраны. Настя была в центре самого важного, центрального, потому в этот коридор имела доступ.
И вот дождалась. По коридору — двое, Сталин и Холованов. Проходят мимо, внимания на нее не обращая. Перехватило дыхание. Глянула она на Сталина, потом себе под ноги. И задать вопрос не решилась. Блюдо свое серебряное к груди прижала. Это рефлекс. Это — непроизвольная реакция психики: блюдо — словно защита от какой-то угрозы, от неясной, грозящей беды.
Прошли они мимо, только тут Настя и решилась:
— Товарищ Сталин…
Сталин остановился, но головы не повернул.
— Разрешите обратиться.
— Разрешаю, — не оборачиваясь, ответил Сталин.
— Товарищ Сталин, я хочу, чтобы в монастыре для меня был выделен зал. Не то чтобы большой, но приличный.
— Товарищ Сталин, маленькие кельи есть. Свободного зала в монастыре нет. Все заняты аппаратурой и документами, — тут же перебил Настю Холованов.
Сталин, по-прежнему не оборачиваясь, пошел дальше, говоря как бы сам себе, не слушая возражений:
— Выделить зал. Не то чтобы большой, но приличный.
2Сняла Настя передничек, затянулась портупеей, проверила пистолет на боку.
Жаль, модернизация «Москвы» только начинается. Жаль. После такого совещания перепьются чекисты. Самое время не только их послушать, но и посмотреть за ними. Накинула Настя кожаную куртку — и в темный коридор. В мрачную комнату, к стенке, которая открывается сама. Спустились на станцию «Кремлёвская». Там ждут. «Главспецремстрой–12» — в готовности. Только лишний вагон добавлен. Догадывается Настя: это вагонзак. Всех, кого арестовали сегодня, Холованов с собой везет. Профессору Перзееву на допрос. Хитер Перзеев: сам никого не бьет, сил не тратит, а только сочувствует: «Не хотите говорить? Придется вас отдать нехорошим людям…»
3Стучит «Главспецремстрой»: до-мой, до-мой, до-мой. Вагон сегодня полон. Девочки возвращаются с обеспечения совещания высшего руководящего состава НКВД. Если бы жили в Москве, если бы имели папу и маму, если бы имели соседей и друзей, то каждую можно было выследить, изучить, подстеречь, подкупить, запугать. Но нельзя девочек выследить, нельзя подстеречь, нельзя подкупить, нельзя запугать. Нельзя потому, что самому товарищу Ежову не дано ничего знать о сталинских девчонках.
Подошло совещание к обеду, тут они и появляются стайкой, обслуживают делегатов бойко, весело, и исчезают все разом. Как сквозь землю. Каждый раз разные появляются. Вроде у Сталина их полк целый. Может, особо проверенных Сталин из какого текстильного комбината привозит? Или студентки из какого-нибудь института?
Завершили работу — и все разом исчезли. Не уследишь. Может, в метро спустились? Может, у них свой выход есть на «Площадь Революции» или на «Площадь Свердлова»? Или их машинами закрытыми из Кремля вывозят? Ставил людей товарищ Ежов к станциям метро, наблюдали за всеми воротами кремлевскими до больших совещаний и после. Непонятно, откуда девчонки берутся, куда пропадают. В Московский метрополитен имени товарища Кагановича поздно вечером, после того, как все станции закрываются, не сунешься. Московский метрополитен подчиняется непонятно кому. Даже товарищу Ежову непонятно. И врагов в Московском метрополитене товарищу Ежову выискивать не дозволено. И охраняется метрополитен особым отделением милиции, который кому-то подчиняется, но разве сообразишь, кому именно? Ясно только, что хозяин метро — дядя властный и свирепый. Так что совать нос в дела Московского метрополитена не рекомендуется. Купите билетик и езжайте куда надо. И не оглядывайтесь. Перед закрытием — не задерживайтесь.
Получается, что некому ремонтные поезда в ночном метро разглядывать. И потому несется «Главспецремстрой» никем не замеченный. Вырывается из подземелья, прет в темноту.
Со свистом.
4Зал двухсветный. То есть окна с одной стороны и с другой. Пустой зал. Затейливые рамы железные. В рамах — стекла многоцветные. Из зала выносят последние ящики с аппаратурой. Рабочие втаскивают огромное резное дубовое кресло. Холованов заводит Настю, жестом показывает: вот то, что просила. В смысле: получи и распишись.
Стена на север — глухая. Стена на юг — почти глухая: одна в ней только дверь железная. Зато на восток — три окна. И на запад — три. Окна в три человеческих роста. Не простых три роста, а выше среднего.
Приказал товарищ Сталин Настю больше на звуковом контроле не держать: слушать, что люди болтают, любой может. Приказал товарищ Сталин поставить Настю на аналитическую работу. И создать условия.
Если товарищ Сталин приказал, то Холованову осталось только вытянуться, щелкнуть каблуками полированных сапог и ответить четко: «Есть создать условия».
Что за условия? Стены и простенки отделать пробковыми плитами. Где взять? Это Холованову забота. Вспомнил Холованов ударение сталинское на слове «обеспечить» и ничего не сказал. Раз приказано, значит, будет обеспечено.
Пробковые плиты размером два фута на два, толщиной в два дюйма продает британская фирма «Эркол». Конторы, заводы и склады этой фирмы — возле Рединга. Это между Лондоном и Бристолем. Отправить самолет в Лондон и привезти. Долго ли?
Скрипнул Холованов зубами, но самолет сгонял. Привез. Обклеили стены. Понравилось Насте. Одобрила. Что в этом зале раньше было? Может, иконописная мастерская, и потому окна такие большие. А может, еще что. Зал именно такой, о каком всякий, занятый аналитическим трудом, мечтать должен. Дверь старинную железную современной стальной заменили. И приладили табличку: «Вход воспрещен!»
И уточнение:
«Вход разрешен:
1. Тов. Холованову.
2. Профессору тов. Перзееву.
3. Тов. Стрелецкой».
Перзеев — профессор-психолог. Работает в монастырских подвалах. Ему и Холованову разрешен доступ в большую светлую комнату, которая отныне именуется Залом Жар-птицы. Хозяйка тут — Настенька. Они — посетители, она — постоянный работник.
Первым делом, до того как зал засекретили, приказала Настя печку-буржуйку поставить. Монахи без отопления жили, и она могла бы, но с огоньком, с легким запахом дыма, с треском сосновых смолистых поленьев лучше. И еще приказала Настя, чтоб из трапезной монастырской принесли длинные широкие дубовые столы. Лет им по двести. Ножки резные. Так установили, чтоб не шатались. Намертво подогнали, вроде столы с полом из одного камня вырублены. Не шелохнутся.
Вот и все условия для работы. Настя — не привередница.
В углу у печки чугунной поставила Настя себе кресло дубовое резное. Не кресло — трон. Спинка метра два высотой, вся чертиками и львиными мордами изрезана. Заперлась Настя, растопила печку, села на трон и задумалась: с чего начинать?
5— Товарищи девушки, сегодня перед вами выступит наш дорогой профессор Перзеев. Мы каждый день работаем рядом с этим незаурядным человеком, забывая, что он — один из величайших знатоков психологии вообще и психологии людоедства в частности.
Захлопали девушки. Встал Перзеев, солнце в окне загородил.
— Товарищи девушки, теория людоедства — это самая интересная наука…
— А марксизм-ленинизм?
— Хм. Это, конечно, так. Хм… Да. Правильно. Я бы сказал так: марксизм-ленинизм — вне конкуренции. Марксизм-ленинизм возвышается над всеми науками и, конечно, является самой интересной наукой, но сразу за марксизмом идет людоедство.
Одобрили девушки Перзеева: такого не вышибешь из седла.
— Итак, кто же такой людоед? Людоед — это самый обыкновенный человек, которому очень хочется кушать. Все мы с вами людоеды, только у всех нас сегодня был вкусный завтрак, и все мы сыты. Но как только… Одним словом, людоедство — самая интересная в мире наука потому, что изучает психологию человека, который превратился в зверя. Особый интерес представляет для науки именно переломный момент, именно грань, которая разделяет существование человеческое и существование скотское. Превращение людей в скотов происходит поразительно быстро. Не забывайте — на нас всего только шесть тысяч лет цивилизации легоньким слоем лежат, а если поскрести, то под этим слоем обнаружатся сто миллионов лет беспросветного зверства. Каждого человека в это зверство опять тянет, но не каждый сознается, что тянет. И не только психика тянет нас в пучину зверства — случаются ситуации, когда надо или сдохнуть, или сожрать ближнего. Даже не так: сожрать ближнего, или ближний сожрет тебя. Терять нечего, и сильный пожирает слабого. Став однажды людоедом, человек обычно до конца жизни им остается, хотя и старается это скрыть. Это как убийство: один раз убил, другой, а потом как втянешься! В людоедство втягиваются быстрее, чем в обычное убийство. Людоедство — более сильный наркотик, чем убийство без пожирания трупа. В людоедство человек втягивается сразу после первого акта, редко — после второго. Навсегда. Если после первого акта людоедства у человека потом всегда будет достаточно пищи, то и тогда он тайно или явно людоедом остается. Он может практиковать людоедство активно или только мечтать о нем, но это дела не меняет: он людоед. Впрочем, как и все мы. Советская наука, как самая передовая в мире, имеет уникальный опыт изучения причин, условий, процессов и последствий людоедства. Наша наука имела совершенно беспрецедентные возможности всестороннего изучения феномена массового людоедства, особенно в 1919 и 1920 годах, а также в 1932-м и особенно — в 1933-м. О! Наша наука полностью использовала представившиеся ей возможности…